Ааль Масаэф: Огненный бродяга

Ну и вот.  Я дошла до того уровня занудства, когда едешь в купе, все читают книги, а ты их пишешь. Пока ехала до Киева, решила написать про одного из самых экстравагантных инфернов — Ааль Масаэфа. Как шутил Губерман, «моего друга и автора многих моих статей». 🙂 Долгой связной истории не вышло и дальше станет ясно — почему.

Когда я училась на первых курсах киевского университета, моим самым любимым предметом была древняя литература.
На фоне нудной фонетики и заунывного старославянского, это был просто глоток свежего воздуха.
Особенно мне нравился Восток. Читая персидских поэтов эпохи средневековья, я впервые испытала тот священный литературный трепет, когда узнаешь свои собственные мысли на странице книги. И с изумлением понимаешь, что человек, живший много сотен лет назад, в другой эпохе, другой стране, говоривший на таком непохожем языке, думал о том же, что и ты. Возможно, теми же словами и с теми же эмоциями.
Особенно меня почему то впечатлил не «попсовый» Хайям, увековеченный на бутылках дешевого вина, а странный бродяга Саади. Этот старый персидский тролль, поэт и человек невероятно бредовой судьбы, когда то буквально повторял многие мои мысли. Даже через академический перевод, я ощутила ту бездну горечи и глубокой иронии, которые  он испытывал к обществу и его шаблонам.
Что то было смутно знакомое в этих идеях, в этой игре метафор… Какая то долька нечеловеческого и узнаваемого.

Гораздо позже, копаясь в домашней библиотеке моего любимого инферна Ларгсамиэля, где-то между пудовыми томами по теоретической физике и огромным томом непонятного назначения графических квадратов, мне попалась книга с красивым названием «К Востоку от края света». Автор — Ааль Масаэф. Что для этого собрания было весьма нетипично — Ларгсамиэль скорее будет читать зубодробительный постмодерн. Я спросила, что это, и мой монохромный друг ответил, что исторический роман, и я могу даже его почитать и даже не сломать мозги. В отличие от остальной библиотеки. Но лучше бы я, мол, взяла Гарднера, он всего на полку дальше и тоже весёлый. Мартин Гарднер бы, наверное, помер, узнав, ГДЕ стоят его книги…
Гарднера я взяла спустя 7 лет, а вот библиографию загадочного Масаэфа я проглотила от и до. Взятая мной книга описывала историю демона, сосланного за убийство в физический мир, и рассказывающего историю миров католическому священнику, сидя в портовом баре где-то в Италии. В злобном, сатирическом ключе, неведомый автор изящнейше стебал человеческие нравы, шаблоны, религию и понимание истории не дальше своего носа. Я никогда до этого не читала тамошнюю художку, но стиль показался мне смутно знакомым. И точно же — Саади! Только без налёта нравственности и суфического поучительства, без догм и «религиозной обязаловки» 13 века на мусульманском востоке. Рафинад!
В итоге я нашла 4 его романа и много мелких рассказов, бесчисленные эссе. Написано было легко, изящно и искромётно смешно. Особенно роман под названием «Иергамиддаль», о современных британских магах, отправившихся в Нижние миры, чтобы расследовать исчезновение солнечного света на планете Земля. Стиль написания был крайне необычный, слишком насыщенный, как блюдо из 50 ингредиентов, но мне было очень вкусно и книга затянула с первых страниц.
Само название — арамейское слово, вернее, устоявшаяся метафора, которая часто используется в поэзии демонов. Такое явление, когда вы стоите на равнинной местности, светит солнце, но маленькая тучка создаёт пятно тьмы посреди залитого светом поля. И вы можете находиться в тени, стоя буквально посреди потоков света. Они различают такие теневые пятна от лунного и солнечного света, а также от огня. И в таком иергамиддале оказалась по сюжету целая планета.
Такие красивые детали восхищали, а история про небритого архангела, поглощающего гречку в сторожке лесника — лучшая сатира на Верхи, что я читала.
Беда в том, что кого бы я ни спросила про загадочного некто по фамилии Масаэф, все только ехидно ухмылялись и говорили «Ууууу…». И никто ничего не объяснял. Будто и так всё понятно с этим Масаэфом, чего тут говорить то…
В итоге, путём составления кучи крупинок информации, я узнала, что под этим именем в мирах пишет эдакая Донцова всея Низов, неуловимый и непонятный некто с бородой и нереальным знанием истории вдоль и поперек. Книг у него гораздо больше чем 4, просто многие он сплавляет сразу людям. Самого автора мало кто вообще видел, ну а кому посчастливилось, говорили что он странный на всю голову. Да, даже по тамошним меркам, дед считался на грани уезжающей кукухи. И все, кто с ним сталкивались, говорили, что разговаривать с ним невозможно — это сплошной поток непонятных слов, шуточек и неадеквата. Как он при этом умудряется писать столь внятные и хорошие книги — загадка.

Любопытство моё дошло до предела и я решила его пинговать. Процесс занял рекордных пару месяцев, но связи я добилась и меня пригласили на чай. Не знаю, зачем мне это было нужно, можно сказать, чёрт дёрнул (простите) и я пошла.
Чай происходил на крайнем Востоке (кто бы сомневался), и если вы помните Джаббу Хатта из Звездных войн, то легко представите шатёр посреди пустыни, где в окружении красоток на подушках валяется благодушный хозяин. Был это эдакий стереотипный Хоттабыч. Седой, смуглый, восточная одежда, тюбетейка, длинная седая борода, и облачка опиума вокруг. На вид — лет 60-70, хитрые, темные, молодо блестящие глаза.
Было видно, что это маскарад, причем отработанный и давно идущий. Однако, я ощутила осторожный и деликатный скан себя. И почти сразу же маскарад прекратился. Исчезли полуголые девы, исчезло глумление из глаз. Пустота смотрела на Пустоту. Джинн!
Я никогда не видела джиннов, только знала, что это демоны, которые смешались с пустотниками и элементалями огня или земли. И вышла очаровательная смесь из Тьмы, Пустоты и Огня, чистая природная сила, могущая рулить линиями вероятности и поднимать огненные смерчи из раскаленного песка пустыни.
Джинны — народ, сильно смахивающий на пустынных кошек. Никто толком не знает, ни где они обитают, ни сколько их, ни как они выживают. Из всех рас Древа они — самые закрытые и себе на уме. Там, где Нижние миры на юго-востоке переходят в пустыню, находится маленький (а может и большой, кто ж проверит) мир-карман, частично переходящий в физический мир. Эдакое восточное Средиземье. Где-то там и живёт этот народ, свято хранящий тайну даже доступа туда. Пустота не имеет формы, поэтому спорить с ней, воевать или шпионить бесполезно.

Что там — кто знает… Никто туда никогда толком не ходил, а приходящие оттуда — сплошь Хоттабычи, ни слова не говорящие в простоте. Отношения «обычных» демонов с восточными собратьями — тот ещё осторожный церемониал ни о чем.

Так или иначе, а у нас был целый один старый (а старый ли?) джинн, сидящий напротив меня в подушках и предлагающий крепкий чай.
Так началось это странное сотрудничество, ради которого Ааль периодически даже снисходит до адекватных разговоров с моим окружением и захождений на кофе в Цаафн Яхар.
Что я знаю про него — да ничего толком не знаю. Он очень сильный демон, джинн-бродяга, который многие годы таскается по мирам, потому что презирает любые рамки и условности, даже своего народа. Он связан его печатями, запрещающими говорить кому либо об их образе жизни и прочих явках-паролях. При любых попытках выдачи информации, он и начинает нести свой знаменитый бред. Даже научился ловить с этого кайф.

Он элементаль Пустоты.
Он очень любит людей, странной, болезненной любовью тянется к ним. До того любит, что однажды уже рождался в древнем Иране, в сказочном Ширазе. Но шило в мешке не скроешь, поэтому та его жизнь фактически скопировала его основную — сплошные аферы, бегства, ложь, иллюзии, бесконечное бродяжничество и такая же бесконечная красота его горькой поэзии. Время тогда было такое, что метафизика, религия и наука были практически одним целым. Ученый человек обязан был понимать и в богословии, и в философии, и излагать в стихотворной форме уметь, и чтобы всё это — обязательно поучало и несло исламские идеи. Иных путей наверх просто не было, поэтому бродяга принял правила игры. Вот и вышла такая восхитительная игра слов — где то между ересью и истинным суфизмом.

Масаэф не живёт где-то конкретно. Он скорее бывает то там, то сям, выныривая там, где ему интересно, или там, где его вызывают. На вызовы приходит весьма охотно, обожает поговорить.

На его сигиле красуется высокий кальян и павлинье перо. Основной сферой интересов этого бродяги является история миров и литература.
Если вы пишете книги, то он снабдит вас отличными сюжетами и подскажет удачные ходы.
Если же вы интересуетесь историей любой эпохи, то тут главное — вовремя деликатно заткнуть вашего нового друга. Об истории он знает абсолютно всё. Любая эпоха, любые персонажи будут перед вами как живые, включая такие подробности, которые не снились никаким историкам.
Он может говорить об этом днями и ночами, читая просто с потока и рассказывая вслух в своей неподражаемой ироничной манере.
Любая его история точна и понятна, он знает все ее даты, все ошибки в этих датах и даже причины этих ошибок. Чего нельзя сказать о нем самом — когда он говорит о себе, то к каждой фразе можно смело добавлять «но это не точно…». Ни имя, ни возраст, ни внешность его не являются точными данными.
Я не уверена, что реально знаю его. Вероятно, это технически невозможно — знать джинна. Просто в силу особенностей собственного происхождения, мне открыт один крохотный уголочек его жизни и фееричная возможность консультироваться по своим собственным историям и книгам. Огромная часть историй, которые я описываю, разжеваны именно им.

Чисто интуитивно — он гораздо моложе, чем показывает здесь. Его веселье — напускное веселье очень грустного клоуна, за которым может скрываться и большая трагедия и что угодно ещё. Секрет этот зарыт в песках где то к Востоку от края света.

(с) Mylene Maelinhon / Archaic heart