Митраизм и Христианство

(с) Павел Глоба «Митра — Бог Света и Разума»

МИТРАИЗМ И ХРИСТИАНСТВО

В первые века нашей эры митраизм составлял серьезную конкуренцию христианству, поскольку Митра воспринимался как спаситель, указывающий людям путь к вечной жизни. Многие исследователи считают, что день рождения Митры 25 декабря стал днем рождения Христа именно вследствие параллельного существования двух сильнейших религиозных систем в одно время и в одном месте. Сейчас практически никто не станет отрицать влияния зороастризма на христианство посредством мистериального культа Митры. Среди митраистских идей, родственных христианству, можно отметить легенду о народившемся боге и пастухах, пришедших поклониться новорожденному, окропление святой водой, празднование воскресения, как дня, посвященного богу, причащение хлебом и вином, а также веру в вознесение богочеловека на Небо. Жрецы культа Митры, также как и христианские богословы, сулили митраистам воскресение и бессмертие души. Но все-таки, несмотря на близость христианства и митраизма по некоторым вопросам вероучения, последний неминуемо должен был уступить свои позиции первому.

Активизация духовной жизни внутри Персии грозила вызвать волну «иранизации», которая могла захлестнуть и Римскую империю, если бы последняя не противопоставила мощному влиянию зороастризма собственную христианскую идеологию и организованную церковь. Идеологическая база возрождающегося зороастризма, который к тому времени уже победил манихейство, позволила бы ему со временем вобрать в себя митраизм, гностицизм и даже христианство, если бы последнее решительно не отмежевалось от всяческого родства с религией Заратуштры. Пребывание у власти императоров, исповедовавших религию DEUS SOL INVICTUS MITHRA было небезопасно для самой идеи римской государственности, поскольку любой из них мог признать себя не только служителем Митры, но и служителем Хормазда — отца Митры, а это означало бы духовное слияние двух традиций — западной и восточной, что могло в будущем повлечь за собой слияние двух огромных империй в единое государственно-политическое образование. В этом случае мировая история могла бы пойти по совершенно иному пути. Близкое соседство двух культур, которое имело место во времена эллинизма, дало мощный толчок к развитию искусства и наук. Всему этому был положен предел, когда христианские богословы стали руководить государственной политикой Рима и Константинополя. Занятия наукой стали считаться «делом лукавого», лучшие образцы античного искусства были либо уничтожены, либо использованы в целях пропаганды новой государственной религии и Европа постепенно погрузилась в состояние тяжелого и душного сна, который растянулся на столетия, именуемые теперь мрачными веками средневековья. Сейчас трудно судить о мотивах, коими руководствовался в своих действиях первый христианский император Римской империи и о том, предполагал ли он опасную для него возможность политического союза с Персией, на который мог решиться любой из императоров-митраистов, но одно можно сказать абсолютно точно — подобный вариант развития событий противоречил собственным далеко идущим политическим планам Константина.

Спасителя, чье рождение было предсказано пророком Заратуштрой. Евангелия, в которых упоминалось имя Зороастра, не были канонизированы и попали в разряд апокрифических. С IV в. христианство вошло в полосу внутренних противоречий и ожесточенной борьбы партий за право на монополию в толковании Евангельских истин. Изменение отношения к персидской традиции было неминуемым следствием государственной религиозной политики, поскольку признание христианства дочерней религией по отношению к зороастризму означало бы крах политической идеологии Рима перед персидским зороастризмом. Этого допустить было нельзя, поскольку в таком случае христианство мало чем отличалось бы от похороненного митраизма, также имевшего зороастрийские корни. Христианство, как феномен, восторжествовало только потому, что Римская империя постоянно вела войны с Персией и ей нужна была государственная идеология, свободная от всяческой примеси персидского влияния. Риму просто необходимо было что-то противопоставить религиозной экспансии восточных идей. В IV в. по мере утверждения на персидском престоле династии Сасанидов началось укрепление не только основ иранского государства, но и самой иранской религии. При Ардашире была канонизирована Авеста, был создан авестийский алфавит на основе арамейского языка и авестийские гимны, до тех пор передаваемые из поколения в поколение изустно, были наконец-то записаны на бумаге. В это время персидский зороастризм переживал период не только ортодоксализации но и сакрализации. Зерванизм — эзотерическое направление в зороастризме, достиг своего расцвета именно во времена Сасанидов, что повлекло за собой расцвет астрономии, математики, архитектуры и литературы.

Константин отдал предпочтение христианству в первую очередь из политических соображений. Самому Константину, придавшему христианству статус государственной религии, но по существу остававшемуся безбожником, было все равно, какую исповедовать религию, лишь бы она не противоречила его политическим амбициям. Константин называл себя «тринадцатым апостолом», но тем не менее возглавлял языческую священническую коллегию и сохранял за собой сан Pontifex Maximus — верховного жреца Римской империи. Это звание в официальных посланиях императора всегда стояло во главе его должностей (титул «Великий Понтифик» впоследствии перешел к первосвященникам Ватикана). В молодости Константин принял мистерии Митры, а крестился лишь перед смертью, также как и его сын Констанций. Крестил его личный биограф императора арианский епископ Евсевий, хотя арианство уже в те времена считалось ересью, и это обстоятельство свидетельствует о религиозной всеядности Константина. Это утверждение подтверждают и другие факты из его жизни: после того, как Константин низверг Лициния — оказавшегося для него последним препятствием на пути к единовластию, он обещал в послании к восточным провинциям свободу совести для староверующих, но уже через несколько лет он предписывает закрыть языческие храмы в Александрии, Гелиополе, Мамре, Эте, среди которых был и храм Солнца — божества, которому сам Константин ранее поклонялся. На фото: император Константин

Во время борьбы за власть Константин выступил против митраиста Максенция, на боевых знаменах которого был изображен Sol Invictus, что вынудило его стать клятвопреступником и отказаться от обязательств, данных им при посвящении в мистерии Митры. Вовсе не Юлиан, а Константин стал вероотступником, отказавшимся от религии своих предков в угоду собственным политическим интересам. Попытка анализа причин, подтолкнувших Константина к принятию такого важного шага как смена религиозных убеждений, невольно наводит на следующие рассуждения:ему нужна была религия народных масс, соответствующая его собственным политическим интересам. Он видел себя в роли божьего избранника, устанавливающего новый мировой порядок. Карл-хайнц Дешнер пишет о Константине: «В его религиозно-политических манифестах император всегда выглядит призванным освободить человечество от чумы антихристианской тирании, чтобы объединить его в поклонении «истинному Богу», в новой универсальной христианской империи». Христианский император хотел того же, чего страстно желал и его предшественник митраист Диоклетиан — оба они стремились укрепить империю благодаря религиозному единству, с той лишь разницей, что Диоклетиан делал ставку на язычество, а Константин — на христианство. Победа над Максенцием вдохновила Константина на установление им нового военного штандарта — крестного знамени с монограммой Христа. Существуют убедительные доказательства того, что Labarum (а именно так назывался христианский штандарт) имеет в своей основе солярную символику (крест в круге — древнейший языческий символ Солнца), что говорит о том, что Константин, даже отдав предпочтение христианству, наполовину оставался язычником. На фото: Монета Константина с Митрой на втором плане

Судя по всему, во Христе Константин видел «Новое Солнце», — иначе невозможно объяснить, каким образом в царствование христианского императора могли появиться монеты с изображением Sol Invictus на реверсе, и как могла быть осуществлена «солярная» календарная реформа, согласно которой еврейская суббота Sabbat была заменена «солнечным днем» Sonntags, посвященным Sol Invictus. Политеизм Константина выражался в одновременном почитании Христа, галльского Аполлона, Геркулеса, Марса, Юпитера Сохраняющего и т.д. В последние годы своей жизни, когда христианство уже было объявлено государственной религией Римской империи, Константин все еще оставался наполовину язычником — он допустил изготовление статуи из порфира в виде Гелиоса, а за день до своей смерти издал эдикт, согласно которому «языческие священники навсегда должны быть свободными от всех низких повинностей». Тем не менее, среди всей этой идеологической мешанины Константин — очень дальновидный политик — сделал ставку на христианство уже в самом начале своего триумфального политического пути — во время борьбы со своим западным соправителем Максенцием. Максенций выступил против Константина под знаменами Sol Invictus и его поражение в этой войне предрешило судьбу митраизма в частности и язычества в целом. Евсевий и Лактанц в своих трудах воспевают эту победу как торжество своей религии над язычеством, тем самым закладывая в христианстве совершенно новую разрушительно воздействующую политико-воинствующую религиозность, далекую от миролюбивого учения Иисуса из Назареи. Но самым примечательным моментом в этой истории «христианской победы» является тот факт, что Константин — будущий святой восточной церкви в своей борьбе против митраиста Максенция опирался на наемный контингент германских частей auxilium cornuti, среди которых был широко распространен культ Sol Invictus. Константин не побрезговал нанять язычников для борьбы за дело Христа, и оказался прав — именно германцы принесли ему столь желаемую победу над Максенцием. Константин, стремившийся идеологически укрепить империю, прекрасно понимал, что с помощью митраизма — кастовой и сугубо «мужской» религии, этого сделать не удастся и отдал предпочтение религии Христа. Митраизм, создавший очень жесткую иерархическую структуру, в которой переход к каждой новой ступени требовал огромного мужества и личного героизма, тем самым ограничил число адептов, способных переносить ордалии ради служения своему божеству. Христианство в этом отношении было куда более демократичным — каждый мало-мальски образованный епископ мог стать основоположником нового течения в христианстве и, подводя теоретическую базу под собственные убеждения, имел возможность использовать свой авторитет среди последователей для удовлетворения собственных интересов. История раннего христианства пестрит таким количеством всевозможных ересей, что сама попытка разобраться в перипетиях борьбы различных христианских сект чревата опасностью попадания в плен софизмов и богословских хитросплетений. Кто угодно мог, предавая анафеме идеологических противников, доказывать собственную правоту в вопросах, не имеющих никакого отношения к чистому и простому учению Христа. Та идеологическая всеядность, которой отличались первые христиане, давала возможность стать под знамя Христа приверженцам совершенно различных убеждений и это обстоятельство сыграло значительную роль в тотальном распространении христианства. Строгий и даже жесткий митраизм не давал возможности к возникновению ересей, да и воинская среда, в которой, собственно, и вырос митраизм, не могла стать ареной богословских споров. Больший демократизм христианства и замкнутость митраизма во многом определили будущую победу религии Христа, но основная причина поражения культа Митры носит чисто политический характер — митраизм был чуждой религией в Римской империи, более того, он был религией персидского происхождения, а Персия являлась постоянным врагом Рима, оспаривавшим у него право мирового господства. В Сасанидском Иране зороастризм имел статус государственной идеологии, в Риме же такой идеологии не было, хоть и потребность в ней на тот момент времени была огромная. Митраизм не подходил на роль государственной религии соперничавшего с Персией государства, поскольку сам имел персидские корни. Римской империи нужна была собственная религия, возникшая на территории самой империи и в этом отношении молодое, но уже набиравшее силу христианство идеально соответствовало политическим интересам Рима. Константин сделал ставку на христианство с той единственной целью, чтобы Римская империя обрела религиозно-идеологическую независимость от Персии. В это время в самой Персии уже поднималась волна возрождения зороастризма — материнской религии, в лоне которой был взращен культ бога Митры, распространившийся по всей территории огромной Римской империи, и достигший своего высшего расцвета во времена правления императоров Аврелиана и Диоклетиана — предшественников Константина. Планы Константина распространялись не только на территорию Римского государства — он мечтал о мировом господстве и в 337 г. даже собирался начать крестовый поход против персидского царя Шапура II. Отто Зеек писал: «Константин должен был увидеть здесь веление Бога, чтобы вновь возродить империю Александра, а христианство, как это было возвещено, распространить до последнего края земли». Но планам Константина не суждено было сбыться — он умер во время приготовления к первому крестовому походу, оставив персам возможность исповедовать собственную религию еще целых три века до времени победного шествия по империи Сасанидов последователей пророка Мухаммеда. Константину не суждено было покорить Персию и навязать христианство жителям огромной азиатской страны, но ему удалось навсегда изменить религиозную политику Римской империи благодаря отказу от духовных ценностей традиционной римской религии в угоду новой христианской морали. Кратковременная попытка реставрации язычества Юлианом не могла внести изменений в уже необратимый процесс христианизации общества. Митраизм, наряду с прочими языческими культами был несовместим с новой религиозной политикой христианского государства. Религия Митры была обречена на исчезновение по трем причинам: исторически, идеологически и политически митраизм уступал христианству. Если рассматривать противостояние митраизма и христианства с исторической точки зрения, то становится очевидной его архаическая древность, которая неминуемо должна была уступить пальму первенства молодой религии. То обстоятельство, что фигура Христа как спасителя рода человеческого не была воспринята адептами мистерий, вопреки древним пророчествам Зороастра о рождении младенца Саошианта от девы, предопределило идеологическое поражение митраизма, как, впрочем и самого зороастризма несколькими веками спустя. С идеологической точки зрения христианство представляло из себя более цельную и чистую религию, неприятие принципа зла в которой стало главной богословской концепцией. Митраисты же поклонялись как высшим — небесным, так и нижним — подземным богам, среди которых было место даже Ахриману — виновнику всех бед человечества. Но ни идеологические, ни исторические факторы, оказавшие, безусловно, огромное влияние на расстановку сил в борьбе между христианством и митраизмом, не смогли бы перевесить чашу весов в пользу одной из этих религий, если бы ко всему этому не примешалась политика. Объективно митраизм никак не мог стать государственной религией Римской империи, ибо персидская религия не может удовлетворять политическим интересам государства, ведущего постоянные изнуряющие войны с Персией. Риму нужна была другая религия, и такая религия нашлась — ею стало молодое христианство. Митраизм проиграл исторический спор с религией Христа, и надо признать, это было неизбежно. Использование в богослужении жертвоприношений, подмена истинного знания сложными предписаниями ритуала, эклектизм и излишняя сакрализация культа — все это и многое другое можно поставить в укор митраизму. Христианство было гораздо более жизнеспособно, и поэтому именно оно выжило в сложнейшей исторической обстановке, каковая имела место в Римском государстве времен империи. Став государственной религией, христианство похоронило под собой все многообразие религий прошлого, в том числе и митраизм. На фото: Sol Invictus на монете Константина I

ПАРАЛЛЕЛИ МЕЖДУ ХРИСТИАНСТВОМ И МИТРАИЗМОМ Две соперничающие религии, существующие в одно время и в одном месте не могут не оказывать влияния друг на друга и в этом отношении взаимосвязь между митраизмом и христианством является особенно показательной. Близость доктрин митраизма и христианства предопределила общность многих компонентов для обоих религий. Митраисты видели в Митре бога света и грядущего Спасителя — избавителя человечества. Христиане видели во Христе того же Спасителя. Христос — сын Божий и Митра — сын Божий. Христос родился от девы и Митра родился от девы. Даже рождественские мифы митраистов и христиан очень похожи — по преданию Митра родился в гроте и, согласно одной версии, первыми об этом узнали пастухи, а согласно другой версии — маги, которые принесли божественному младенцу дары — золото и благовония. Чем не евангельская легенда? Митра, как и Христос, является посредником между людьми и Богом. И Христос и Митра творят волю Бога-Отца, пославшего их на землю, с той лишь разницей, что Христос — сын Яхве, а Митра — сын Ахура-Мазды (заметим, что древние иудеи отождествляли Яхве с персидским Ахура-Маздой, о чем красноречиво свидетельствует Библия). Земная миссия Христа — борьба с дьяволом и его слугами, Митра сошел на землю с той же целью и сонмища демонов — приспешников Ангра-Манью — были побеждены. Но окончательная победа над силами тьмы, согласно представлениям митраистов, возможна лишь в последний день существования мира, когда Митра придет судить человечество. Христианская эсхатологическая традиция чрезвычайно близка взглядам почитателей персидского бога — христиане также говорят о втором пришествии и Страшном суде. Вознесение Митры на небо к трону Ахура-Мазды по окончании его земной миссии также роднит его со Христом, исполнившим на земле волю Отца своего и вернувшегося на небо. Даже символика христианства и митраизма чрезвычайно близка — и там и там мы встречаем изображение креста, с тем отличием, что митраисты изображали крест в круге. Крест в круге — древнейший солярный символ, который можно встретить во многих традициях. Митра — солярное божество и появление креста в его символике вполне оправдано, поскольку четыре угла креста соответствуют четырем кардинальным точкам на годичном пути солнца — двум равноденствиям и двум солнцестояниям. В христианстве крест стал символом мученичества и страдания, хотя нечто солярное в его символике все-таки осталось — светлый праздник рождества Христова отмечается во время зимнего солнцестояния — 25 декабря. Рождение Митры 25 декабря в самую темную ночь года в темной пещере символизирует рождение света и появление надежды на скорое возрождение природы после символической зимней смерти. Вероятно, первые христиане вкладывали в космический акт рождения Иисуса Христа тот же смысл. Солярный символ — крест в круге, можно увидеть и на сценах священной трапезы Митры и бога Солнца. Круглый ритуальный хлеб, лежащий перед Митрой, надрезан на четыре части, возможно, для более удобного его преломления, но скорее всего — для придания акту священной трапезы большего сакрального символизма. Хлеб и сладкое вино — святое причастие митраистов — символизировало блаженство в будущей жизни в царстве доброго надрезанный крестообразно хлеб, Митры. Христианское таинство причастия творится как воспоминание о Тайной Вечере Иисуса Христа и апостолов. Ритуальная трапеза митраистов также является символическим воспроизведением священного пира Митры и его помощников. Еще одно таинство христианской церкви имеет аналогию в ритуалах митраизма — крещение-омовение неофитов, которое в понимании служителей культа Митры способствовало очищению от прошлых грехов человека, посвящаемого в мистерии. Жрецы Митры осуществляли помазание посвящаемых медом, что напоминает христианское миропомазание. Митраистские жрецы также как и христианские священнослужители воспринимали себя посредниками между людьми и божеством, и данной им властью могли исповедовать паству и опускать грехи кающимся грешникам, налагая на них строгую епитимью. Стремление к духовной чистоте, которой особенно выделялся митраизм среди прочих языческих религий поздней античности, предопределяло суровые морально-этические требования к его последователям, что опять же роднит митраизм с аскетичным христианством. Жрецы Митры требовали от верующих соблюдения строгой дисциплины, постов и воздержания. Другого и быть не могло — римский митраизм был религией военных, и нужно отметить, именно дисциплина митраистских братств обеспечила военные успехи Севера, Галлиена, Аврелиана и Диоклетиана. На фото: Митра — головной убор в православном христианстве

Религия с давних времен являлась прекрасным средством поддержания спокойствия в обществе и служила незаменимой опорой государственной власти. В этом отношении христианство многому научилось у митраизма, в частности, ПОНЯТИЕ ВОИНСТВУЮЩЕЙ ЦЕРКВИ целиком было воспринято из идей митраизма. Сама организация церкви братьев во Христе во многом напоминала стройную систему организации братств дисциплинированных митраистов, а высший сан католической конфессии дублировал высшую ступень митраистских посвящений и назывался также — Pater — «Отец», или просто «Папа».

Но так или иначе, как бы мы теперь не относились к митраизму и христианству, мы вынуждены признать, что общего между этими религиями было больше, чем противоречий. Главным и самым серьезным препятствием для возникновения взаимопонимания между представителями христианского и митраистского клира была фанатическая приверженность ранних христиан своим собственным религиозным убеждениям, что резко выделяло христианство из числа прочих религий античности, коим свойственно было терпимое отношение к иным верованиям. Но как бы христианство, продолжая традицию иудаизма, не пыталось изолировать себя от проникновения в свою среду чужеродных языческих элементов, оно так и не смогло оградить себя от влияния митраизма. На фото: Статуя Свободы перед мегаполисом (а не митрополией) Нью-Йорк очень похожа на Митру Между христианством и

 митраизмом так много общего, что на это невозможно не обратить внимания. Какая религия из двух оказала на другую большее воздействие: культ Митры, исповедуемый индоариями со II тысячелетия до нашей эры или же молодое христианство, только набирающее силу? — ответ на этот вопрос вполне очевиден. Подытожить вышесказанное о взаимосвязи и близости двух ведущих религиозных систем Римской державы времен империи можно словами из Энциклопедии Британика: «Братский и демократический дух первых коммун и их истоки покорности, идентификация объектов поклонения с солнцем и светом, легенды о пастухах и дарах, о наводнении, представление в искусстве огненной колесницы, получение воды из скалы, использование колокольчика и свечи, святой воды и причащения, освящение воскресения и 25 декабря, упор на моральный кодекс, воздержание и самоконтроль, доктрины неба и ада, откровения, размышления о логосе, происходящем от божественного, искупляющая жертва, постоянная борьба между добром и злом с победой первого, бессмертие души и последний суд, воскрешение плоти и огненная погибель Вселенной — только некоторые из сходств, кажущихся или реальных, позволивших митраизму долго соперничать с христианством». Христианство, своей победой над языческими религиями определившее пути развития европейской цивилизации, все же впитало кое-что из духовного наследия античности и роль религии Митры в этом процессе переоценить невозможно. Митраизм сыграл огромную роль в развитии европейской культуры, сформировавшейся в лоне греко-римской цивилизации, оплодотворенной мощнейшим влиянием древнеперсидской религии. Митраизм привнес в сознание европейцев морально-этический закон, являющийся основным содержанием зороастрийской религии, кодекс чести, опирающийся на верность данному слову, преданность религиозному долгу, заключающемуся в служении ближним и поддержании целостности воплощенного мира.

СЕКСУАЛЬНЫЙ АСПЕКТ РЕЛИГИИ МИТРЫ Рассуждая о причинах ухода митраизма с арены мировой истории, невозможно обойти вниманием факт его отношения к вопросам пола. Как известно, римский вариант культа Митры не допускал к участию в мистериях женщин, что автоматически делало недоступным культ этого персидского божества для половины населения Римской империи. Разумеется, религия, претендовавшая на роль мировой, не могла обойтись без поддержки женщин, чья тонкая психическая организация делает их изначально более религиозными по сравнению с мужчинами: Космологическая доктрина митраизма, основанная на иранском мифе о борьбе светлых и темных сил, не отводила достаточной роли женскому космическому началу, а потому не могла быть принята представительницами прекрасного пола. Этот недостаток митраизма с лихвой компенсировали культы женских божеств, широко распространенные в Римской империи. Наиболее популярными в женской среде были мистерии египетской Исиды и пессинутской Великой Матери, культ которой тесно сблизился с митраизмом. Митреумы зачастую соседствовали с храмами Великой Матери, что говорит о непосредственном контакте двух религии и их взаимном влиянии друг на друга. Но даже тесного контакта языческих культов было недостаточно для того, чтобы противостоять новой молодой религии, не разделявшей своих приверженцев по половому признаку. Культ Митры удовлетворял духовным запросам мужчин, культ Великой Матери давал утешение женщинам, христианство же было универсальной религией и потому более приемлемой для мужчин и женщин, стремящихся к общим идеалам и имеющих единые духовные ценности. Митраизм и культ Великой Матери делили человечество на сильный и слабый пол, христианство же объединяло людей, делая ставку на семью, живущую по единым заповедям. В социальном смысле христианство превосходило разобщенные «мужские» и «женские» культы умирающего язычества, открывая пути к спасению каждому человеку в независимости от его социального положения и пола. Женщины играли значительную роль в становлении христианства, своими богатыми пожертвованиями значительно укрепляя материальное положение молодой церкви. История сохранила множество имен первых дьяконесс и монахинь, прославившихся собственной праведностью и стойкостью в вере. Но все же, лишь в IV в. на христианских Соборах стала активно обсуждаться идея о непорочном зачатии Девы Марии и Успении Пресвятой Богородицы. До этого момента христианство и митраизм, существуя в одном историческом отрезке и на одной территории представляли из себя две во многом схожие религии.

Но с тех пор, как в христианстве созрел образ Божьей Матери, впитавший в себя многие черты хорошо знакомой римлянам Великой Матери, пути этих двух духовных традиций разошлись окончательно и бесповоротно. В христианство влилась могучая волна живительной женской энергии, придав молодой религии еще большую глубину и усилив момент чувственного воздействия на умы верующих. Митраизм же по-прежнему оставался исключительно мужским, воинским культом, требовавшим от своих приверженцев строгости, дисциплинированности и аскетизма. Митраизм взывал в первую очередь к уму, а не к сердцу, он не учил милосердию и прощению в отличие от религии Христа. Мираизм был религией сильных и воинственных, а христианство — религией слабых и смиренных, но сама жизнь доказывает, что сила зачастую уступает слабости, у которой есть гораздо больше шансов выжить благодаря ее умению приспосабливаться к существующим обстоятельствам. Так или иначе, но в негласном религиозном споре христианство одержало верх над митраизмом во многом благодаря тому, что помимо почитания Бога Отца, Бога сына и Святого Духа, аналогами которых в митраизме были Ахура-Мазда, Митра и Хварна, религия Христа также утверждала святость Божьей Матери. Подобного Деве Марии женского божества в римском варианте культа Митры, к сожалению, не было, в чем проявилась его идеологическая ограниченность и удаленность от изначальной традиции персидского зороастризма, в котором культ Анахиты процветал наряду с культом Митры. На фото: Фрагмент сасанидского наскального рельефа. Конец IV в. Таге-Бостан. Шапур II в окружении Митры и Анахиты

Но еще прежде, чем в зороастризме оформился культ Анахиты, в образе которой многие исследователи склонны усматривать черты семитской богини любви и плодородия Иштар, индоиранцы поклонялись женскому божеству Баге («Бхага» в санскрите), которое считалось дарителем счастья и составляло вместе с Митрой пару, усиливая тем самым его социальное значение. Митра — устроитель социума и покровитель государства, в представлениях индоиранцев— разумеется, не мог не иметь отношения к вопросам бракосочетания. Семья — основа государства, а соблюдение законов рода и семьи является гарантом прочности государственных устоев. Общие для всех индоевропейских народов представления о святости семейных отношений просматриваются в символике брачных ритуалов и пожеланий. «Мир да любовь», «Мир да Бог» — эти всем известные пожелания молодоженам имеют точную аналогию в авестийском языке — «Mitra-Bhaga». Русское слово «Мир» восходит к персидскому Mihr, а слово «Бог» есть ничто иное как русское соответствие персидскому Baga, согдийскому (бетта-гамма), индийскому Bhaga. Индоиранское божество Бага (от имени которого, кстати, происходят русские слова «Богатство» и «Благо») имело женскую природу, являлось свадебным божеством, а во взаимосвязи с Митрой обеспечивало прочность брачных взаимоотношений, построенных на принципах согласия, любви и верности. В определенном смысле, Багу можно было бы считать женской ипостасью Митры, гармонично дополняющей образ этого явно «мужского» божества. Небезынтересен и тот факт, что седьмой месяц древнеперсидского календаря, посвященный Баге и называвшийся Багаядиш («жертвоприношение Богу») впоследствии стал месяце Митры. В астрономическом смысле седьмой месяц года соответствует времени прохождения Солнца по зодиакальному знаку Весов, который с астрологической точки зрения покровительствует браку и установлению гармонии во взаимоотношениях между людьми. Весы — знак договора и согласия, знак объединения мужеского и женского начал и в его астрологической символике определенно читается парное влияние Митры как божества закона и Баги, как дарителя любви, богатства и счастья. Римские митраисты, хоть и относились с большим уважением к астрологии, судя по всему, не знали о данном аспекте символики зодиакального знака Весов — знака Митры и Баги, иначе они не стали бы исключать возможности участия женщин в мистериях. В индоиранской традиции Бага считался женским божеством, освящающи брачную церемонию, обеспечивающим богатство и плодородие. Образ этого божества обнаруживает отчетливые эротические ассоциации. В санскрите Bhagya употреблялось применительно к сексуальному блаженству, а в тантрических текстах слово бага часто служит обозначением матки и синонимом слова Иони (vagina). В этом соответствии определенно читается намек на то, что женщина от рождения обладает мистической благодатью (Бхагой), в то время как мужчина изначально лишен этой благодати и сподобиться ее может лишь соединившись с женщиной в сексуальном контакте. Слияние мужского и женского начал в едином порыве мистического оргазма рассматривалось в древних эзотерических традициях как микрокосмический акт творения, воспроизводящий на человеческом уровне мистерию создания вселенной. Союз Митры и Бхаги означал для адептов идею слияния космических противоположностей, в результате которого происходит высвобождение творческой сексуальной энергии, позволяющей менять представление о времени и пространстве. Управление сексуальными энергиями позволяет человеку пробудить в себе божественную природу, достичь состояния самадхи, или же бхаги — в чем состоит высшее благо для человека, следующего путем самосовершенствования. Это эзотерическое знание со временем было утрачено и не вошло в систему космологических представлений римского митраизма. Западная цивилизация не смогла воспринять сакральную концепцию эзотерического знания о слиянии двух противоположных космических начал и трансформирующей силе сексуальной энергии. Совсем другое дело — Восток. Митраизм, сохранившийся по сей день в горах Тибета в своей восточной интерпретации, получившей название Бон, многие века развивался параллельно с тибетским буддизмом Ваджраяны, развившим и углубившим древнее эзотерическое знание тантры о возможности трансформации сексуальной энергии в высшую духовную сущность. Ваджраяна — тантрическое направление буддизма — Алмазный Путь, следование которым позволяет адепту тантры достичь освобождения, т.е. состояния Бхаги. Тибетский митраизм в отличие от западного варианта культа Митры не ограничивал число своих адептов исключительно мужчинами. Женщины в религии Бон занимали важное положение, играя роль земных дакинь, посвящающих неофитов в тайны тантрических сексуальных практик. В высокогорном Тибете, на «крыше мира» митраизм сохранил свою сакральную глубину, присущую ему изначально. Таким образом, можно заключить, что изначально арийский Митра имел не только мужскую ипостась, но и женскую, воплощавшуюся в сопутствующем ему божестве Баге. Во взаимосвязи с космическим женским началом, символизируемым Багой, Митра, как персонификация активных, «мужских» потенций космоса, устанавливает закон, регламентирующий отношения между полами. Согласно представлениям зороастрийцев, Митра надзирает за людьми, определяя меру дозволенности в сексуальных отношениях и меру наказания за извращения, гомосексуализм и кровосмешение. Персы считали, что именно благодаря Митре каждый отдельный вид животных и растений не может скрещиваться с другими видами, благодаря чему сохраняется чистота творений Господа Хормазда. Митра установил закон продолжения рода и строго следит за его исполнением. Он — хранитель Мирового Древа Жизни, древа бессмертия и исцеления. Митра вместе со своими помощниками — Рашну, Сраошей и Вертрагной — охраняет Родовое Древо человечества от посягательств темных сил. МИТРА — МАЙТРЕЯ Культ Митры, божества справедливости и закона, был чрезвычайно популярен 2000 лет тому назад, и популярен настолько, что сумел оказать влияние, как на развитие христианства на западе, так и на развитие буддизма на востоке в культе будды-Майтреи — будущего спасителя человечества. На фото: Бодисатва Майтрея (Будда будущего)

Культ Майтреи чрезвычайно популярен в странах Центральной Азии и в Гималаях. Его, как бодхисатву, признают все основные направления буддизма, и этим объясняется огромное количестве гигантских статуй, сооруженных в его честь в местах распространения буддизма и ламаизма. Будущее прибытие Майтреи в конце времен было предсказано еще самим Сиддхартхой Гаутамой легендарным основателем буддизма, известным всему человечеству под именем Будды Шакьямуни. Это предсказание содержится в основном буддийском каноне «Трипитака», признаваемом всеми многочисленными направлениями буддизма. Санскритское имя буддийского бодхисатвы Maitreya означает «связанный с дружбой», в то время как имя древнейшего арийского божества Митры (Mitra) переводится с санскрита как «дружба». Имена Митры и Майтреи не просто выводятся из общего корня — они очень близки по смыслу, но поскольку арийский Митра гораздо старше Майтреи, происхождение его культа никоим образом невозможно вывести из культа последнего. Скорее наоборот — буддизм, родившийся в VI в. до н. э. в Северной Индии, ставшей новой родиной для пришлых арийских племен, воспринял из древних арийских верований определенные элементы, среди которых было эсхатологическое представление о пришествии Митры-Спасителя в конце времен. Таким образом индийский Митра стал буддой грядущего мирового порядка. Древние индийцы верили, что космические законы, установленные Митрой в начале мироздания, но попранные демонами и злыми людьми, будут окончательно восстановлены Спасителем Майтреей. Подобные представления имели место и в иранской среде, в которой мессианские чаянья вылились в ожидание трех Спасителей рода человеческого — Хушедара, Хушедармаха и Саошианта (последний должен восстановить на земле Царство Истины, судить грешников, воскресить праведников и даровать людям бессмертие). На фото: Будда-Майтрея проект современной статуи

Все три спасителя должны происходить из священного рода проповедника маздаяснийской религии Заратуштры и в каждом из них должно воплотиться божество истины и справедливости, о чем говорят сами их имена (Хушедар — «Растящий истину», Хушедармах — «Растящий почитание», Саошиант — «Спаситель»). Некоторые исследователи считают, что под эсхатологическим Спасителем иранцы подразумевали Митру, а само слово «Саошиант» первоначально было его культовым эпитетом. Эти предположения небезосновательны, поскольку в римском варианте культа этого персидского божества Митра воспринимался адептами не иначе как избавитель, грядущий Спаситель мира. Возникнув в арийской среде, образ Митры-Спасителя распространился по всему буддийскому востоку, став известным в Индии и Тибете под именем Майтреи. В Японии его называли Мироку, в Корее — Мирык, а в Китае — Милэ. Он стал одним из самых популярных святых в дальневосточном буддизме. Существует огромное множество его скульптурных и иконографических изображений. В иконографии Майтрея изображается как бодхисатва, восседающий на троне в небе Тушита, ожидая возможности своего воплощения на земле. Но это произойдет лишь в конце мировой истории, когда люди будут жить очень долго, а править ими будет единый справедливый правитель. Для буддистов фигура Майтреи — вторая по святости и значимости после Будды Шакьямуни, также как для зороастрийцев Митра — второе по значимости божество после Господа Ахура-Мазды. Буддисты считают, что Шакьямуни, спускаясь с небес в мир людей, снял свою лучезарную корону и возложил ее на голову Майтреи, который должен оставаться на небе до конца света и там проповедовать богам Дхарму — буддийский закон. Майтрея также как и Митра следит за поддержанием на земле космического закона. Но в человеческом теле Майтрея воплотится лишь когда колесо мировой истории совершит полный оборот. Его явление в мир произойдет в преддверии Великого суда и будет соответствовать началу нового этапа в жизни мироздания. В настоящее время буддизм исповедуют более трехсот тридцати миллионов жителей Земли, которые обращаясь в своих молитвах к будде грядущего мира Майтрее, тем самым почитают древнейшее арийское божество — лучезарного Митру, чей свет наполнил содержанием многие духовные традиции человечества.